Разумеется, она взяла достаточно комплектов одежды и, по правде сказать, платьев среди них практически не было. Хотя в одном Эгон был от истины недалек: Элла действительно любила балы и посещала их с особым, трепетным удовольствием. Она отлично помнила свой первый серьезный бал: не тот, на который ее пускали в качестве прячущегося в юбках у дам малолетнего ребенка, а настоящий, тот, на который девушку со особым усердием собирает вся женская половина семьи. Матери, правда, в живых не было, и ни у нее, ни у отца не случилось сестер, но их роль прекрасно исполнили старая няня и леди Сефриса – жена родного брата матери Эллы. Они хотели, чтобы юная принцесса блистала – и у них это получилось. Элле было почти тринадцать, когда на очередном приеме она, от волнения спотыкаясь и путаясь в собственном подоле, шла под руку с отцом, а не среди толпы ребятишек, которых впускали уже после первого представления гостей. Она помнила, как ее, непривычно притихшую, от тяжести и неопробованности нового, взрослого статуса, приглашал на первый танец кузен, и как он же шутил что-то расслабляющее ей на ухо, уговаривая не вцепляться в его плечо так, будто бы за ней гонится стая голодных варгов. А еще – как проклинала она неудобные, но потрясающе красивые туфли, которые было почти невозможно носить, но также невозможно и выбросить – настолько они были прекрасны.